Как война изменила стариков в оккупированном Луганске

Есть немало людей, которые живут, видя только молодых. Глаза их так устроены. А если и скользнет взгляд по старику, то это будет как в телевизор:

– Какой колоритный дедушка!

При правильно организованной жизни люди эти эмансипировались от своих родителей еще в 18 лет, часто уехали жить в другой город. И наступает момент, когда они внезапно обнаруживают, что их родители и другие родственники – полные развалины, пишет Петр Иванов для Радио Свобода.

Причем им предлагается как-то в жизни "развалин" поучаствовать. К чему они оказываются совершенно не готовы: не обязательно в денежном, скорее в эмоциональном смысле. Например, выясняется, что им трудно выдержать разговор со своей 90-летней бабушкой, поскольку говорит она странные вещи и хочет еще более странных вещей.

При патриархальном устройстве жизни линия восприятия более непрерывна. Человек живет, по крайней мере, недалеко от своих родителей, дядь, теть, дедушек и бабушек. Для него чужая старость – не просто слово, а явление, исполненное многих подробностей, и хотя бы в теории он знает, что старость влечет за собой массу проблем, в решении которых приходится принимать участие молодым родственникам, и понемногу тренируется в этом.

Так была устроена, конечно, и луганская жизнь. В одних семьях дети вырастали и уезжали жить в дальние страны. В других – не откатывались далеко от породившей их яблони и, по сути, начинали "смотреть" своих родителей, когда тем не было и пятидесяти. Правильной считалась точка зрения, предполагавшая непременную помощь и участие детей в судьбе родственников, становящихся больными и немощными. Да никто особо и не спорил.

В 2014 году оказалось, что все эти просторные мысли о жизни – ничто перед войной. Большинство семей разлучились, и в 90 процентах случаев разлучение происходило именно по возрастному принципу. То есть младшее, активное поколение уехало, чтобы спастись и обрести новую жизнь. Старшее поколение осталось в городе, чтобы погибнуть или выжить. Но в условия выживания, конечно же, входила способность человека позаботиться о себе в самом безальтернативном смысле слова.

Сначала больным и немощным старикам пришлось уворачиваться от осколков и пуль. Обеспечивать себя пищей, водой и лекарствами в городе, где не было ни того, ни другого, ни третьего. Варить пищу на кострах, жить без электричества, а иногда побираться.

Постепенно наступала мирная жизнь. Но воссоединение семей происходило в единичных случаях.

На сегодняшний день у усредненного луганского старика нет никого, кто будет для него ходить в магазин и аптеку. Навещать его в больнице. Вызывать ему скорую помощь. Выхаживать после инсульта, инфаркта или в период старческого слабоумия. Никого, кто.... открывайте учебник по геронтологии и читайте подряд.

Причем происходит это не на почве того, что детей не сумели воспитать правильно. Сумели. Но дети вынуждены жить в других городах, чтобы заработать на жизнь себе и, если получится, на кусок хлеба старику – отцу, поскольку в Луганске пенсии ничтожны (2-3 тысячи рублей).

И тут мы с огромным удивлением обнаружили, что в наших пенсионерах таилось невероятное количество жизненных сил, о чем трудно было подумать до войны, когда они отказывались жить на третьем этаже в доме без лифта.

Во-первых, обнаружилось, что индивидуализм – враг пожилого человека. Пенсионеры организовались ради решения бытовых вопросов. Кстати, произошло это не в 2014-м. Тогда еще вынашивались какие-то надежды на скорое возвращение молодых родственников. Во-вторых, среди луганских пенсионеров теперь практически отсутствуют болезни, сопровождающиеся истероидной (демонстративной) симптоматикой. Давать яркую картину болезни, упреки, жалобы, обвинения совершенно некому. Публика отсутствует. "Скорая" и участковый теперь вызываются даже реже, чем в мирное время. Госпитализируются пожилые граждане тоже не очень охотно, поняв, что медикаменты приходится покупать за свой счет.

Найм сиделки возможен, но стоимость сильно превосходит доходы как самих пенсионеров, так и денежные излишки их эмигрировавших детей. Так что и этим не злоупотребляют. Оказывается, что сиделка мало кому и нужна-то (а в мирное время казалось другое).

Выводы делать рано. Но все же есть мысль, что эмоциональное зависание семьи над некоторыми пожилыми пациентами – это некая роскошь, продиктованная возможностями мирного времени, но с другой стороны, играющая и плохую услугу в картине болезни старика. Не исключено, что поставленный перед необходимостью позаботиться о себе сам, он встал бы на ноги и пошел в аптеку, хотя и проклиная при этом "покинувших его неблагодарных детей". Однако же Париж стоит мессы.