Снаряды летали прямо через террикон: Боец ВСУ рассказал об обстрелах из России

— Дмитрий, как вы попали в Изваринский котел?

— После освобождения Мариуполя, где для меня началась война, мы выдвинулись в сторону Волновахи. Вместе с другими соединениями зачищали приграничные районы от оккупантов. И если бы в июле не начались артобстрелы со стороны России, вскоре вышли бы к нашим границам, полностью освободив Донбасс.

Мясорубки под селом Зеленополье в Свердловском районе Луганской области, в 17 километрах от границы с Россией, избежал чудом — в это время ремонтировал свою машину. Но, проезжая по кольцу от Изварино до Краснопартизанска (наш экипаж подвозил боеприпасы на передовую), видел, где располагались позиции 79-й отдельной аэромобильной Николаевской бригады и 24-й отдельной механизированной Львовской бригады, которые 11 июля накрыли с территории России «Градами» и буквально выжгли. Это, наверное, и стало прологом Изваринского котла.

С того момента все соединения, оказавшиеся возле этого участка границы, регулярно утюжила российская артиллерия, а банды боевиков — с тыла. Мы постоянно меняли места дислокации и еле успевали прятаться в укрытия. Но даже когда отступали в тыл, нас «крыли в спину». Открывать ответный огонь в сторону России было запрещено.

Обстрелы не прекращались ни на день. 15 июля нашему взводу пришлось собирать останки ребят из сводного подразделения 3-го полка Главного управления разведки, которых российская артиллерия накрыла минометным огнем во время построения (этот день и считается началом Изваринского котла).

По официальным данным, тогда на месте погибли восемь бойцов, а около 40 были ранены. Но мне показалось, что погибших больше — людей жутко пошматовало. Спаслись лишь те, кто еще не вышел из укрытий или успел заскочить в них. Я с экипажем находился во время обстрела в блиндаже.

Мы складывали разорванные тела в парашюты и грузили в «Уралы», которыми отвозили их в Краснопартизанск Луганской области. Этот путь тоже был опасным. ГАЗ-66, в котором находился взвод нашей бригады, сопровождавший тела, наехал на мину и загорелся. Все 15 человек получили ожоги, один погиб, еще одного тяжело ранило — ему оторвало губу.

Забрав раненых, мы снова передислоцировались ближе к командованию, которое тогда базировалось в Краснопартизанске.

— Вы лично видели, как по нашей территории стреляют из России?

— Да. Как-то наша техника расположилась под терриконом, который стоял прямо на границе: с одной стороны — Украина, с другой — Россия. Там я отчетливо видел, откуда обстрелы. Снаряды летали прямо через террикон. Видел их разведку (вышки с антеннами) и артиллерию (в основном пушки Д-30). Все это находилось под Гуково (Ростовская область РФ. — Авт.).

Под Краснопартизанском мы около двух недель просидели под обстрелами, регулярно отправляя раненых в тыл. Огонь в сторону России не открывали.

* Так выглядела карта военных действий в июле-августе 2014 года

— Когда поняли, что находитесь в кольце?

— Как только нам перестали сбрасывать с самолетов сухпай и воду, возить бензин и солярку. Однако приняли решение выбираться из окружения лишь после того, когда нам уже официально довели информацию об этом.

Стали отступать. Перемещаясь по Свердловскому району Луганской области и Шахтерскому району Донецкой области, форсировали реки Миус и Большая Каменка. Можно сказать, что, зажатые со всех сторон, метались по кругу в поисках выхода. И куда бы ни шли, все время попадали под прицельный огонь.

— Как уцелели в том аду?

— Самый массированный обстрел с территории России начался 3 августа — со всех видов артиллерии. Когда мы выбрались из блиндажа, увидели, что все вокруг сожжено — бронемашины, танки…

Под Краснопартизанском сгорела вся моя амуниция и моя БМП. Остался без бронежилета, с одним автоматом в руках.

Четвертого августа, собрав всех уцелевших, мы двинулись в сторону, где находилось командование. Но там уже никого не было. Единственный офицер, которого встретили, удивленно спросил: «Вы что тут делаете?» Оказалось, что все уже давно переместились в приграничный поселок шахты «Краснопартизанская» — ближе к границе России.

Чтобы спасти бойцов, командир 1-го батальона нашей бригады Иван Войтенко пошел на отчаянный шаг — решил вывести людей через территорию России. Как раз когда мы подошли к тому поселку, ребята из этого батальона и часть 51-й бригады (в первую очередь раненые) грузились в оставшуюся колесную технику и уезжали в сторону России. Отступать было некуда — все пути отрезаны. А воевать нечем.

По официальным данным, 438 украинских бойцов — 274 военнослужащих ВСУ и 164 сотрудника Госпогранслужбы Украины — воспользовались гуманитарным коридором. Их затем под наблюдением ОБСЕ вернули в Украину.

Но наш 2-й батальон с ними не пошел. Комбат Михаил Драпатый принял решение с боем прорываться в наш тыл.

Связисты и артиллеристы, дождавшись темноты, облили остатками солярки технику, которую не могли взять с собой, и подожгли. Под прикрытием дымовой завесы погрузились в оставшийся транспорт и выдвинулись в сторону Зеленополья, к позициям 79-й бригады. Ехали всю ночь.

Отступление было страшным. По пути под колесами машин взрывались мины, с терриконов, расположенных вдоль дороги, по нам стреляли из гранатометов. Много подбитой техники пришлось бросить по пути. Снова под обстрелом форсировали реки, спасаясь от огня под… водой.

По пути мы соединились с тоже отступавшей 24-й отдельной механизированной бригадой. А утром 5 августа вместе с ними примкнули к 79-й бригаде, дислоцировавшейся в районе села Дьяково. Вместе стали продвигаться к селу Мариновка. Ехал «пассажиром» в кузове грузовика. По пути нас снова накрывала артиллерия.

Где-то под Снежным Донецкой области мы встретились с однополчанами, которые ушли раньше. По пути заехали в Амвросиевку, где ранее дислоцировался штаб. Но там уже никого не было.

* Дмитрий Ворона с пулеметчиком Ярославом Махонько

— Скажите честно, паника была?

— Нет. Уже не было. Придя в село Солнечное, куда переместился штаб, дружно двинулись к пгт Розовка — на границе Донецкой и Запорожской областей. А оттуда — на Мелитопольский аэродром.

Знаете, скажу вот о чем. Мне показалось, никто не ожидал, что мы сможем вырваться из Изваринского котла.

— Почему вы приняли решение о прорыве? Ведь те, кого вывели в Россию, вернулись обратно. А те, кто прорывался из котла в тыл, очень рисковали. Это был приказ комбата?

— Безапелляционного приказа не было. Кто хотел, мог уйти вместе с 1-м батальоном. Но я так поступить не мог. Мне потом стыдно было бы своей маме в глаза смотреть. Я ведь пошел на фронт ее защищать.

— Когда вы попали на войну?

— Я из Запорожья. Призвали на срочную службу за год до начала войны — в апреле 2013-го. Тогда мне было 23 года. Сразу попал в 72-ю бригаду.

В Донецкую область мы пришли в числе первых соединений ВСУ в конце апреля 2014 года. Моим боевым крещением стало освобождение Мариуполя. В этом году местные волонтеры разыскали меня, пригласили в этот город, где не так давно мне вручили медаль «За оборону Мариуполя».

Дело в том, что я управлял БМП, которая участвовала в спасении командующих операцией по освобождению города. 9 мая 2014 года они оказались в осаде в горящем здании городского управления милиции. Тогда моя машина размела баррикаду боевиков, «перелетев» через нее.

* Дмитрий Ворона на своей «летающей» БМП. Прорыв баррикады в Мариуполе 9 мая 2014 года

— Эти кадры вошли в историю. Расскажите подробнее.

— Наш батальон расположился на побережье Азовского моря в районе села Новая Ялта. Утром 9 мая комбат Михаил Драпатый велел мне завести машину. В нее погрузились пять человек — он, его заместитель, наводчик-оператор орудия, связист и я.

Когда мы въехали в Мариуполь, навстречу из дворов многоэтажек стали выбегать какие-то люди в непонятной зеленой форме (явно не нашей). Они открывали огонь по технике, а во время штурма горуправления забрасывали ее камнями. Такая реакция стала для меня неожиданной: какие-то люди в украинском городе атакуют технику украинской армии! Именно в тот момент понял, что в нашу страну пришли захватчики и им нужно дать отпор.

Возле здания милиции, где уже стояли две или три БМП, нам приказали стрелять по второму этажу, объяснив, что на третьем находятся руководители штаба по освобождению Мариуполя. Отстрелявшись, мы взяли на борт раненых, которых эвакуировали из здания, где уже начался пожар. Бойцы Нацгвардии, стоявшие в оцеплении, выстрелами в воздух отогнали «метателей» камней, и мы двинулись обратно на базу.

Проезжая перекресток, я увидел сваленные в кучу шины, вокруг них суетились какие-то люди, которые бросали камни в нашу технику и целились в нее из огнестрельного оружия. Комбат скомандовал: «Дави на газ!» Мы перепрыгнули баррикаду, разметав шины. «Защитники» этой груды мусора разбежались.

Правда, красивый полет и приземление, запечатленные на видео, вышли боком — машине потребовался срочный ремонт.

* Дмитрию Вороне (в центре) вручили медаль «За оборону Мариуполя»

— Скажу еще вот о чем, — добавляет собеседник. — Вскоре убедился, что горожане поняли, что мы приехали их защищать и город будет освобожден. Считаю, в Мариуполе украинская армия показала, что можно и нужно стрелять по захватчикам.

Вырвавшись из Изваринского котла, мы вернулись в нашу часть в Запорожской области, многих отпустили в отпуск. Побывал дома и я. Срочную службу закончил, охраняя Мелитопольский аэродром. Демобилизовался в апреле 2015 года.

Статус участника боевых действий получил лишь спустя два года после демобилизации. Этот статус долго не хотели давать солдатам-срочникам, которых не должно было быть на войне. Кроме волонтерской медали за «Оборону Мариуполя», других наград у меня нет…