Зюков: «Нельзя пользоваться горем Донбасса»

Первый замминистра Минэнергоугля Юрий Зюков рассказал Фокусу о плачевном состоянии шахт Донбасса и катастрофической нехватке антрацита, без которого Украина даже с газом может замерзнуть.

Даже если зима окажется тёплой и запасённого газа хватит на весь отопительный период, Украина всё равно может замёрзнуть. Террористы и российские военные совершили крупную энергетическую диверсию против Украины — лишили её доступа к антрацитовому и тощему углю, который добывается только на оккупированной территории. Без этого топлива остановится половина украинских тепловых электростанций, а также часть теплоэлектроцентралей и котельных, работающих на энергетическом угле. Из-за их дефицита страна рискует столкнуться с острой нехваткой электроэнергии как для промышленности, так и для населения.

Проблему можно решить, импортируя уголь, но сейчас Украина закупает его преимущественно в России, а значит, поставки в любой момент могут прекратиться. Договориться с террористами о том, чтобы дать возможность работать украинским шахтам, вряд ли возможно. Неудивительно, что до сих пор эта тема на переговорах в Минске не поднималась. Как решает эту проблему правительство, Фокус расспрашивал первого замминистра энергетики и угольной промышленности Юрия Зюкова.

Что происходит с шахтами на территориях, захваченных боеви­ками?

— В такой ситуации Донбасс не был со Второй мировой войны. В мирное время в Луганской и Донецкой областях работали 93 государственные шахты. Из них 24 остались на территориях, которые контролируются украинскими войсками, а 70% — в части, подконтрольной террористам. На них трудились 89 тысяч горняков. Сейчас почти все эти шахты стоят, хотя разрушены только 7. Остальные не работают. В 20-х числах июля бандформирования парализовали отгрузку угля на занятых ими территориях. Понятно, что это было сделано по заданию российских спецслужб, чтобы нанести ущерб энергетике Украины.

Получают ли зарплату шахтёры, которые оказались в “ДНР”?

— Мы не делим шахтёров на наших и не наших. Для нас они все граждане Украины. Пока ни одна шахта, слава Богу, не заявила, что собирается выходить из-под нашего контроля.

Угледобытчикам на территориях, контролируемых Украиной, мы выплатили всю надлежащую господдержку. Тем, кто на оккупированной территории, мы смогли обеспечить дотации только за июль. Ведь по закону для того, чтобы получать господдержку, шахта должна отгружать уголь. Когда этого не происходит, мы не можем им ничего перечислить, и горняки не получают зарплаты. Некоторые частные шахты, например, объединение, которое я возглавлял, — “Ровенькиантрацит” — работают на склад, сократив добычу на 50%. ДТЭК, в который входит это объединение, пока платит там заработную плату. Но и он не может договориться об отгрузке, хотя ДТЭК нужен уголь на Луганской ТЭС и в Днепропетровской области.

Если уголь прекратят отгружать на электростанции, не только зарплаты, в Донбассе жизни не будет. Шахты не смогут подготовиться к зиме. Это капиталоёмкий процесс: котельные, калориферы, различные трубопроводы. Если замёрзнут стволы, разобьётся армировка, задавит технику в очистных забоях, нужны будут многомиллиардные затраты, чтобы это восстановить. Людям просто некуда будет вернуться. Хочу, чтобы все псевдоруководители, которые возглавляют так называемые правительства, понимали, что шахта — это живой организм. Это не завод, который ты можешь закрыть и через месяц-два вернуться, включить кнопки и запустить. Я всем руководителям предприятий сказал: нужно идти, требовать, договариваться, чтобы шахтам разрешили работать и отгружать уголь на ТЭС Украины.

Что будет с регионом, если шахты остановятся?

— То же самое, что произошло в российской части Донбасса, в Ростовской области. Там отдали все шахты в частные руки, они почти все были закрыты. Только некоторые, рентабельные, работают. И никто никаких дотаций по 500–600 гривен на тонну угля уже не даёт. Никто не озадачивается социальными проблемами. Предложили шахтёрам переехать в Кузбасс или в Сибирь. Некоторые уехали, а кто в возрасте — остались доживать в этих посёлках. Живут за счёт пенсий, подсобного хозяйства. Это частично опустошённая территория. И с украинскими городами будет то же самое, если сепаратисты не разблокируют поставки угля в Украину.

Затопленную или замороженную шахту вообще нельзя будет запустить?

— Возобновить в принципе можно всё. Вопрос в том, какие там остались запасы. Когда прекратятся бои, в каждом конкретном случае нужно будет решать, стоит ли шахту восстанавливать.

Дотационная угледобыча всегда была проблемой украинского бюджета. Можно ли посмотреть на произошедшее с другой стороны и вздохнуть с облегчением: мол, война помогла нам сбросить это бремя?

— Нет, это будет слишком цинично. Нельзя пользоваться горем ни в коем случае. Даже те три шахты, которые уже фактически были закрыты, мы не можем бросить просто так. Когда территория вернётся под наш контроль, нужно будет закончить экологические работы для их окончательной ликвидации. А по всем остальным мы пересмотрели инвестиционные планы. И даже там, где до войны мы считали добычу нерентабельной — в Лисичанскугле, в Первомайскугле, — видим, что их нужно развивать. Всё-таки их осталось мало. Когда все государственные шахты ещё работали, средняя себестоимость тонны угля на них составляла 1500 гривен, при цене реализации 1000 гривен.

Сейчас на шахтах, которые остались под контролем Украины, себестоимость тонны достигает 2200 гривен, потому что это не самые лучшие производства. Мы нашли, где можно сейчас вложить минимум средств, чтобы получить максимум добычи. Есть планы и по Львовуглю, и по Волыньуглю, и по Лисичанскуглю, и по Селидовуглю. Во многих случаях достаточно поднять добычу, скажем, с пяти до семи тысяч тонн в сутки, и себестоимость сразу снизится.

Все эти шахты добывают уголь газовой группы, которого в Украине пока достаточно. Не выйдет ли, как в прошлом году, когда склады были просто завалены лишним углём этой марки?

— Да, энергетический уголь делится на две группы: низколетучий и газовый. И на неоккупированной территории — в Луганской, Донецкой, Днепропетровской областях, во Львовско-Волынском бассейне — остались только шахты газовой группы, на которых работает 60% энергоблоков украинских ТЭС. А остальным 40% нужен низколетучий — это антрациты и так называемый “тощий” уголь. Их месторождения расположены от Макеевки, через Торез, Красный Луч, Антрацит, и до Свердловска, то есть полностью на территории сепаратистов. Обычно мы входим в зиму с запасом около 4 млн тонн угля на складах. А сегодня имеем 1,8 млн тонн, и из них всего 400 тыс. тонн антрацита и “тощака”. У нас сейчас огромный дефицит марки А+Т. Но для газовой группы мы тоже найдём применение. Помимо ТЭС есть и другие потребители — заводы, население, мелкие производства, которые раньше потребляли антрациты. Им легче, чем электростанциям, сменить марку угля. Бытовым потребителям уходило 3–4 миллиона тонн антрацита в год, этот уголь будет на 100% заменён газовой группой.

Как решаете проблему дефицита?

— Антрацита в мире не так уж много. Кроме Украины, он есть в России, ЮАР, Корее, Вьетнаме и США. А в Польше — только газовая группа. Недавно польский вице-премьер заявил, что Украина умышленно не хочет покупать у них уголь. Да не в этом же дело. Если бы у наших друзей-поляков был антрацит, мы бы там покупали.

Украина всё время экспортировала уголь. Когда мы остались без шахт, оказалось, что свободного топлива на мировом рынке нет, оно всё законтрактовано. Наши планы закупки 4 млн тонн на зиму сразу подняли цену. Если раньше она была 70 долларов за тонну, то теперь — 78–79 на границе Украины и России. Портовой уголь на 5–6 долларов дороже из-за транспортировки.

Но мы не можем замыкаться только на России. Потому что вдруг ситуация сложится как с газом? Он был — и его не стало. Россия способна нас обеспечить, у них уголь дешевле, но нужно иметь запасные контракты за океаном. Из ЮАР сейчас законтрактован миллион тонн угля на четыре месяца, системные поставки начнутся с ноября. Это около пятой-шестой части нашей потребности.

Все говорили, что уголь в Украине самый дорогой. Но сейчас мы видим, что импортные предложения ещё дороже. Из США нам предлагают уголь по 115–130 долларов в их порту, то есть ещё плюс логистика. Поэтому всегда лучше вкладывать в своё производство, чем инвестировать в другую страну. А значит, мы будем всё равно находить пути решения, как вывезти наш уголь. Сейчас на складах шахт, которые находятся на оккупированной территории, лежит около 3–4 млн тонн, и где-то 1,2–1,3 млн — это как раз дефицитный уголь.

Перед министерством не стоит задача бойкотировать российский уголь?

— Перед министерством стоит задача пережить зиму, подготовиться к отопительному сезону, чтобы у нас были электроэнергия и тепло. Мы готовы договариваться даже с сепаратистами, чтобы вывезти этот уголь.

У министерства есть запасной план на тот случай, если в ближайший год террористы не разрешат шахтам отгружать антрацит в Украину?

— Сейчас специалисты просчитывают все варианты. Есть страны, у которых энергетика полностью работает на импортном угле, и это нормально.

Кто сейчас закупает уголь для государственных теплостанций?

— Единственная государственная энергогенерирующая компания — “Центрэнерго” — сама закупает уголь в России, без посредников. А госкомпания “Укринтер­энерго” купила для неё уголь в ЮАР. ДТЭК также закупает самостоятельно в России.

Дефицита коксующегося угля нет?

— Большая часть коксохимических заводов находится на оккупированной территории, и они остановились. Большая часть шахт по добыче коксующегося угля — тоже. На подконтрольной украинской власти территории есть только один производитель коксующегося угля — Дзержинскуголь. Но и он работает плохо, там не хватает взрывчатки, потому что заводы по её производству также оказались в “ДНР”. Дзержинскуголь добывает слёзы 10 тыс. тонн в месяц. Мы его продаём, в частности, в Кривой Рог, Мариуполь и Днепродзержинск. Но в целом у коксохимов пока ещё есть закупленный ранее импортный уголь. И докупить они могут сколько угодно, никаких квот, как в прошлые годы, нет.

Эксперты подсчитали, что у нас могут быть проблемы с перевалкой угля. Так ли это?

— Проблемы с перевалкой нет. Пропускная способность азовских и черноморских портов — 700 тыс. тонн в месяц. Пока ещё мы не везём тех объёмов угля, чтобы возникали какие-то неувязки в портах. Только если Россия нам полностью перекроет возможность покупать у них уголь и все закупки придётся перенести за океан, — тогда у нас может быть проблема с разгрузкой. Но она тоже решаемая, потому что рядом есть глубоководные порты Румынии, Болгарии, где можно уголь разгрузить и каботажными судами переправить в Азовское море, или железной дорогой. Поэтому россияне пока даже не пытаются перекрыть нам поставки, они понимают, что мы найдём выход.

У вас в Ровеньках Луганской области остались друзья и родственники. Какие там настроения?

— Они хотят мира. Наш город контролируется и бандформированиями, и казаками, и комендантами. Это пьяные дебоши, грабежи. Забирают всё что могут, вывозят в Россию. Поверьте, там хотят одного: чтобы настал мир, пришла украинская власть. Там уже много месяцев нет информационной связи с Украиной, поэтому они всё ещё боятся бандеровцев. Но в освобождённых городах все люди рады, потому что они снова в безопасности, у них появилась уверенность в завтрашнем дне, работа. Впрочем, на оккупированной территории украинцы тоже понемногу прозревают. Беда только в том, что там ко всем, кто возмущается, приходят люди с оружием.