Как в «Л-ДНР» пакуют своих «ополченцев» по подвалам

Подвалы эти делятся на два вида. Во-первых, «совсем нелегальных» (хотя такие находят даже в центре города), сидят коммерсанты — «коммерсы», которых мучают, пытают, разводят на деньги. Иногда это просто люди, которым не повезло иметь хоть какую-то собственность. Периодически они из этих «подвалов» выходят, лишившись машин, квартир и денег, иногда — исчезают, и их не находят больше никогда, «теряют». Второй вид подвалов, «легальный», — для ополчения.

Мой спутник, Николай, командир казачьего подразделения (полное имя известно редакции). Дерзкий взгляд из-под черных бровей, по-военному четкие ответы. Он также только что вышел «из подвала», всего пару дней назад. Теперь пытается встретить своих боевых товарищей, у которых истек срок заключения.

— Николай, за что вас? И кто вы по статусу – заключенные, подозреваемые, обвиняемые?

— Мы военнопленные. То, что нас взяли в плен свои, — ничего не меняет. Типичные пленные, как «укропы». Только есть разница — «укропов» держат «по Женеве» (следуя женевским конвенциям. – «Газета.Ru»): нормально кормят, дают им звонить домой, выводят на прогулки. К нам отношение иное.

— А в чем, по их мнению, ваша вина?

— Для рядовых бойцов лишь в том, что они оказались не в том подразделении. Что кто-то наверху решил, что надо забрать базы, а их разоружить. Никого не интересует индивидуальная вина. Подчинялся Бате — шуруй на подвал (Батя — глава казаков в Донецке Юрий Сафоненко, после разоружения отрядов казаков уехал в Россию. – «Газета.Ru»).

— Как происходило разоружение? Кто вас разоружал?

— В нашем случае это делали Внутренние войска МВД ДНР. Окружили базу, направили пулеметы, снесли ворота. Мы тыловая база, это не передок: оружие в оружейках, на входе всего два бойца с автоматами – это было несложно.

— Вы не оказывали сопротивления?

— Поймите, ни один нормальный ополченец, если он в своём уме, не станет просто так стрелять в своих. Нас разоружали свои. Они таковыми и остались, невзирая на все, что произошло. Мы можем называть как угодно, но это наши, не укропы. И еще наш командир, он повел себя очень стойко. Потребовал от ВВ-шников (бойцов Внутренних войск – «Гаезта.Ru»), чтобы они действовали строго по уставу. Все команды отдавали через него, как положено. Поэтому прошло без жертв и стрельбы.

Сдали оружие, прошли в автобусы, и нас доставили сюда. Первоначально мы думали, что это займет несколько часов, ну, сутки. Всех уволят со службы, выдадут документы — и гуляй.

— А как получилось на самом деле?

— Мы оказались в подвале: сто топчанов, нас триста человек. Первые двое суток нас не кормили. Вообще. Спать приходилось в три смены. Один спит, остальные двое тупо стоят рядом и смотрят в стенку — ни лечь, ни сесть некуда, нет места. От духоты люди начали терять сознание. Первое время не давали даже воды. Только когда бойцы начали ломать решетки, принесли две пластиковые бочки. Одну тут же выпили и сделали писсуаром. Из другой пили — на всех дали одну кружку, стояла очередь. Вода из-под крана.

— Та самая, про которую по телевизору предупреждали, что без кипячения её пить нельзя?

— Вот-вот. Подвал сырой, люди начали болеть. Врачей мы не видели. Таблетки да, давали, по принципу — догадайся сам по названию, от чего они.

В итоге — два инфаркта, один инсульт. После этого нас перевели в гараж.

Там была другая проблема — невыносимо холодно: битые окна и сквозняк. Спали, заворачиваясь в полиэтилен и обрывки обоев, в рубероид — там нашлась куча мусора от ремонта.

— Сколько это продолжалось?

— Через неделю такой жизни мы устроили бунт. При перемещении сели на газон и отказались двигаться, пока к нам не приедет прокурор и не объяснит, за что мы тут сидим.

Вначале, разумеется, угрожали, обещали всех покрошить в капусту, но через несколько часов прокуроры приехали. Всем выписали по тридцать суток ареста, неизвестно за что.

После этого вскоре половину бойцов выпустили, остальных снова перевели на подвал. По какому принципу людей выпускали, я так и не понял. Скажем, мои ребята — рабочие с донецкого металлургического, с коксохима (Донецкий коксохимический завод – «Газета.Ru»). У них тут отцы, матери, жены, дети. Куда они денутся? Да, вот они, родители и жены, стоят тут, ждут своих. Сегодня как раз истёк месяц. А их не отпускают, – командир махнул рукой на стихийное собрание.

В толпе тем временем наметилось некое движение, люди сгрудились у ворот, мешая проезду. Выбежал солдатик с криком «Освободите дорогу!» Толпа женщин лишь молча сомкнула ряды. «Здесь матери выход заблокировали, — кричит по рации часовой. — Не дают выезжать машинам!»

Появляется начальник базы. Раздаются женские крики: «Мы сейчас все пойдём к Захарченко! И не уйдем, пока нам не отдадут сыновей!» В руках женщин появляется петиция, ее передают начальнику базы. Начальник, стоя посреди плаца, по телефону зачитывает кому-то петицию, энергично жестикулируя руками. Вероятно, от его собеседника зависит, выпустят ли сегодня пленных ополченцев.

— Как люди относятся к тому, что власти республики так с ними поступила?

— Любви к власти это не прибавляет. Если хотели получить несколько тысяч человек, которые власть ненавидят, то у них получилось.

— А откуда несколько тысяч?

— Это не единственное место, где держат ополченцев. Только в Донецке их четыре. А ещё есть Макеевка, другие города. Потом ополченцев пропускают партиями.

Говорят, когда наших выпустят, сюда привезут ещё пятьсот человек. Где их будут держать, не представляю. Начальник уже кричал на всю базу, что ему людей нечем кормить.

— А кормят как?

— Дважды в день по половнику каши и кусок хлеба. Порция мизерная. Каша иногда съедобная, а иной раз — реально тухлая. Её месяцами голодные люди не могут есть, выкидывают в помойку. Кормят как собак, даже хуже. Главное — у нас на базе был запас продуктов. Где они?

— Что ополченцы думают делать дальше?

— Часть хочет продолжать воевать, устроиться в другое подразделение, несмотря ни на что. Невзирая на то, что считает командование предателями.

Другие говорят открыто: ноги моей больше здесь не будет, шла бы лесом ваша ДНР — валю в Россию. Пусть хоть всё тут укропом зарастет.

— Это россияне говорят?

— Нет, наши, донецкие. И чем больше срок отсидки, тем таких больше.

— А тех, кто хочет воевать, думаете возьмут?

— Тут главное понять, куда устраиваться. Охрана нам говорила – не идите в «Восток» его тоже разоружат (события происходили летом 2015 года, до разоружения «Востока». – «Газета.Ru»). У нас есть ополченец которого разоружают во второй раз. Первый раз разоружили осенью 2014 года – избили - и на подвал. Он устроился к нам. Теперь сидит второй раз. Третий раз сидеть ни за что он не хочет.

— А бьют часто?

— Такое бывает, обычно пять-шесть человек участвуют, но бьют двое, чтобы ты не мог сказать кто именно бил. На голову надевают мешок, руки назад, на них – тугие наручники, иногда привязывают скотчем к стулу. Бьют с душой, с выдумкой.

Пытают электротоком. Одевают противогаз, пока человек не теряет сознание. Это только то, что я знаю.

— Зачем пытают? Ищут врагов?

— Враги и пытают. У моего товарища сорвали с груди георгиевскую ленту и растоптали её ногами. Пытают тех, у кого деньги есть, чтобы показали где. Тех, про кого они думают, что у них неотжатое и спрятанное есть.

— А кто эти люди, которые пытают ополченцев? Почему ополченцы не жалуются?

— Это не люди, это демоны. Многие раньше работали в ментовке и в СБУ. И сегодня они там же.

Если вы начнете жаловаться, вас «потеряют» и больше не найдут. Это несложно.

— Зачем всё это делается?

— Я просто скажу своё мнение. Всех командиров, которые могут сказать «нет», когда придут «укропы», сейчас зачищают. Все подразделения, которые могут не выполнить приказ сдаться врагу, разоружают. Многие думают так же, как и я.

А знаете, что самое обидное? У нас как раз были нелегкие бои на передке.

Очень жесткие бои – нас утюжили градами, атаковали танками. Не отступили ни на метр. И мы только что подали в наградной отдел на всех, кто отличился в этом бою, документы на награждение. Вот нас и наградили.

День закончился ничем: товарищей Николая так и не отпустили. Позже мы узнали, что их всё-таки выпустили, ещё через день отсидки. Те из них, кто весь год были в ополчении, лишились своей старой работы, на военную службу многих также не берут – нет мест.

— Нас всех предали, – сказал на прощание Николай, - мы шли воевать за Новороссию, за народную республику. Новороссии нет, народная республика наша пакует народ по подвалам.

— Что будете делать?

— Прорвёмся. Если надо – уйду в партизаны. Но «укропам» Донбасс не отдам. Это моя земля. Если надо — здесь и умру.